Русская литературная эмиграция сохранила традиционный гуманистический пафос русской литературы. Это было особенно важно в двадцатом веке, после великих литературных прозрений и достижений века XIX.
Эмигранты смогли противопоставить государственной монополии на литературу единственно возможную альтернативу — эстетическую. Настоящая литературная критика сохранилась лишь в эмиграции. Именно в эмиграции смогли выжить такие неприемлемые для метрополии жанры, как антиутопия, памфлет и эссе. Выдающиеся сатирические произведения Войновича тоже могли быть опубликованы только за рубежом, и это позволило сохранить русскую сатиру. Ироничный Довлатов стал культовым писателем конца ХХ в. только благодаря эмигрантским публикациям.
Задолго до развала СССР вопросы духовного развития страны открыто обсуждались на страницах эмигрантских журналов. В эмигрантских литературных журналах была возрождена атмосфера открытых дискуссий, которая в метрополии искусно подменялась псевдооткрытостью (на деле — бытовой ограниченностью, в которой верх воображения
рубрика «Если бы директором был я…») «Литературной газеты». Различные точки зрения — нормальная для литературного процесса вещь, но и русским эмигрантам пришлось совершить усилие, чтобы согласиться с этим. Достаточно вспомнить бурю после публикации Максимовым «Саги о носорогах». Характер дискуссий уже тогда с очевидностью показывал, что исторический путь России — никак не путь в «светлое будущее», к «зияющим высотам» коммунизма. Это по-прежнему направление, вырисовывающееся в спорах западников и славянофилов, но уже новых, новых западников и новых славянофилов.
Кстати, подробная история русской эмигрантской журналистики пока не написана.
В эмиграции выросло поколение критиков, далеко ушедшее от господствовавшего в метрополии «реального направления». Выдающиеся критики эмиграции — Слоним, Адамович, Степун, Иваск, здравствующие Вайль и Генис — очень разнятся своей методологией, но от «реальной критики» они ушли решительно и навсегда. Именно благодаря этому, на мой взгляд, уже у второго поколения российских учителей таким успехом пользуется многократно переиздающаяся «Родная речь» П.Вайля и А.Гениса.
Эмигранты-критики помогали выживать тонкому слою советских интеллигентов. Интеллигент никогда не ассоциирует себя с властью, он — всегда в стороне, а для формирования такой позиции была необходима особая образованность, отличная от образованности стандартной. Такие передачи, как «Поверх барьеров», такие журналы, как «Континент», «Синтаксис», «Двадцать два», «Время и мы», выстраивали иную шкалу литературных ценностей, параллельную официальной иерархии «секретарской литературы».
Советскую литературу призывали быть монолитной, эмигрантскую — политизированной. Благодаря существованию друг друга ни та, ни другая призывам не поддались. Опыт рассеченной в XX веке русской литературы показал, что литература — понятие не географическое. Литература не зависит от государственных границ. Можно искусственно разделить литературный процесс, можно изгнать писателей, но литературу разделить не удается. Единство литературы сохраняют язык, национальный образ мира, специфические для национальной литературы образы. Русская эмигрантская литература доказала это своей более чем 80-летней историей.