ЯКОВ КОЛОМИНСКИЙ: НЕЛЬЗЯ ПРЕВРАЩАТЬ ЖИЗНЬ В СПЛОШНОЙ ПОДВИГ
Март 1996
Яков Львович Коломинский — один из тех ученых, чьи психологические работы во многом изменили отношения советских людей друг к другу. Доктор психологических наук, профессор, главный редактор белорусского журнала "Психология", он один из тех, кто научил их общаться, быть действительно людьми среди людей. Педагогическая направленность многих его работ стала поводом для добродушного прозвища: "Ян Амос Коломинский". Им написано множество книг: "Психология детского коллектива", "Беседы о тайнах психики", "Человек: психология", "Психология взаимоотношений в малых группах". Одна из его книг дала название рубрике нашего журнала — "Человек среди людей". Сейчас пишущий на русском языке и на русском языке читающий лекции по всему свету Яков Львович стал иностранцем: живет-то он в Минске. Наша беседа тоже состоялась за рубежом.
— Яков Львович, расскажите, пожалуйста, как вы относитесь к самой проблеме психологической подготовки учителя? Насколько эта подготовка сегодня удовлетворительна? Какие в этой подготовке есть пробелы и как их можно избежать?
— Я бы начал чуть-чуть издалека. Школа и психология идут друг к другу, но очень медленно. Еще в бывшем союзном министерстве на самых различных заседаниях мне приходилось выражать озабоченность тем, что учителя неважно знакомы с психологией. И вот одна дама, заместитель министра образования, блистая эрудицией, мне говорила: "Ну что вы, Яков Львович, беспокоитесь. Ведь еще Ушинский сказал, что каждый педагог — это психолог". Я ей долго пытался объяснить, что Ушинский только мечтал о том, чтобы всякий педагог был психологом. Но я бы это замечание перефразировал: всякий психолог должен быть педагогом, если он хочет быть хорошим психологом. Когда я размышляю на эту тему, то думаю о том, что школьная психология стоит на трех китах. Я даже своей новой книжечке дал такой подзаголовок: "Три кита школьной психологии". Первый кит — психологическая подготовка учителей. Я бы даже сказал — формирование психологической культуры учителя. Проблеме психологической культуры я сейчас уделяю все больше внимания. Ведь она — особый феномен духовной жизни человека, итог всего, что психология смогла выработать на протяжении своей истории. Она состоит из нескольких слоев: системы знаний, то есть интеллектуального слоя. Такие знания можно узнать от лектора, из книжки, словом — выучить. Но психологическая культура еще включает в себя психологическую деятельность, причем в двух мирах: во внутриличностном мире и в межличностном мире. Отсюда — способность личности к самопознанию, к самовоспитанию, к эффективному взаимодействию с другими людьми. Наше общество — катастрофически антипсихологично. Тому есть ряд причин, но не в этом дело. Психологическая культура важна для каждого человека. Она может стать профессиональной культурой.
И вот когда мы готовим учителя, мы должны дать ему не только психологические знания, но и обучить его психологически грамотной деятельности. Все выученное учитель должен сам ежедневно применять на практике. У нас нет мостика между психологическими знаниями, получаемыми из книжек или на лекциях, и основанной на них деятельностью.
— Можете ли вы привести пример конкретной психологической ошибки учителя?
— К сожалению, сколько угодно. Одна из наиболее распространенных: учитель не понимает, что одну и ту же оценку воспринимают совершенно по-разному ученик с чертами меланхолического характера и с чертами, скажем, сангвинического. Он пытается (или вынужден) одинаково всех учить. Или когда считает, что он может совершенно одинаково работать в двух разных классах. Кстати, здесь есть одна интересная вещь. Я в последнее время работал над проблемой детской группы: школьного класса, например, как интегральной социально-психологической индивидуальности. Понимаете, на эмпирическом уровне каждый учитель это хорошо знает. Например, мало ли вы слышали от учителя, что в 5 "А" он идет с удовольствием, а вот 5 "Б" — глаза б его не видели. Не такая простая фраза, между прочим. Во-первых, учитель признает, что 5 "А" отличается от 5 "Б" чем-то, а во-вторых, признает, что его отношения с этими классами сложились совершенно по-разному. И я хотел бы, чтобы мы учителя готовили не только к индивидуальному подходу к ученику — хотя это маловозможно, а в некоторых случаях и не нужно. Необходимо каждый класс рассматривать как некую собирательную личность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Понятие индивидуального подхода нужно распространить с личности на целый класс ребят. Как люди различны, так и каждый класс имеет свои неповторимые психологические черты.
— Кстати, ребенок — это всегда личность?
— Понимаете, об этом продолжается большая дискуссия. Некоторые считают, что личность — это любое социальное существо, рожденное в человеческом обществе. Другие — что личностью может стать человек только на определенном уровне развития. Моя учительница в области психологии незабвенная Лидия Ильинична Божович, считала, что человек становится только тогда личностью, когда у него выработаны убеждения, когда он начинает уметь управлять собой, своим развитием. Другие, например, Василий Васильевич Давыдов, считают личностью человека, у которого имеется феномен творчества. Я помню, на одной конференции выступал один известный психолог, очень симпатичный мне человек, я не хочу называть его фамилию, он ушел от нас. Вот, говорил он, некоторые психологи до чего додумались: не всякого нормального человека они считают личностями. Себя-то небось они личностями считают!
Конечно, тут с двух сторон можно подходить: если личностью считать любого разумного человека, вменяемого человека, то ребенок, конечно, личность, начиная с 2-3 лет. Это проклевывается личность, о которой Леонтьев говорил, что она рождается дважды: первый раз — когда проклевывается и говорит "Я сам", и второй раз — когда возникает сознательная личность. Младенец, конечно, еще не личность. Он человек, индивидуальность, но у него нет внутреннего мира, самосознания.
— Но вот ребенок идет в школу. В какой-то мере школа — это психологический шок.
— Я называю школу домом, где разбиваются сердца.
— Ясно, что дети разные, разные характеры, разные темпераменты. И все же: есть какие-то правила, которые родители могли бы внушить ребенку? Есть ли какой-то универсальный стиль поведения, который хотя бы на первое время предохранил бы ребенка от психологических травм?
— Специальных правил, конечно, не существует. Это те же правила, которые учат человека жить среди людей. Ведь очень часто психологический шок, связанный с изменением деятельности, с появлением новых обязанностей и т.п. вызван отсутствием психологической готовности к ней. Поэтому нужно говорить о социально-психологической готовности ребенка к школе. Эти механизмы должны действовать с двух сторон. Надо иметь "стыковочные блоки". Школа должна понимать равную себе личность, но и ребенок должен быть готов.
— Но вот учитель — из пединститута или из университета, и он должен научить ребенка. А тот не хочет учиться, не хочет, и все! Не понимает, что это для его блага. Как же учитель может относиться как к равному к ученику, если тот не понимает, что это для его же блага, что образование всегда престижно и прочее?
— Не хотеть учиться и не хотеть развиваться — это разные совершенно вещи. Ребенок может не хотеть учиться тому, чему его учит учитель и так, как его учат. Очень часто он хочет учиться, хочет усвоить какие-то правила общежития и т.д. и т.п., хочет многое узнать, но не так, как это делает учитель.
В социальной психологии есть понятие психологической совместимости. Я думаю, что есть психологическая совместимость учителя и ученика. "Это не мой учитель" — вполне объяснимое заявление!
— Но как тогда решать конфликт?
— Очень сложно. Или ученик находит какие-то приспособительные механизмы для этого учителя, и тогда он закрыт от него, или он преодолевает эти конфликты с очень большой себестоимостью, с какими-то потерями для своей личности. Ну, не выучится он сегодня, выучится в другой раз. А ведь учителю, с другой стороны, надо, чтобы он выучился этому сегодня, именно сегодня! Я боюсь, что мы с вами не найдем здесь универсальных ключей.
Другое дело, что надо создать психологическую готовность учителя. Это не только знания, не только навыки психологического тестирования, корректирования, это прежде всего навыки педагогического взаимодействия. Я ввел такое специальное понятие межличностного взаимодействия (обычно его называют педагогическим общением), чтобы отличить внутреннее (то, что происходит между людьми) от внешнего. Внутреннее — как учитель отображает ученика в своем внутреннем мире, как учитель относится к себе самому, к себе как к педагогу и человеку, как относится к педагогической деятельности и как он относится к ученику. Ведь Толстой когда-то писал: самое главное — любовь к ученику. Это самый важный компонент внутреннего педагогического отношения. Но может быть рассогласование. Некто может любить математику как науку, но ненавидеть своих учеников. Прекрасный специалист может не любить преподавательскую деятельность как таковую. Уже внутри педагогического отношения есть возможности разных противоречий. Педагогическое контактирование — поведение. То есть то, что ученик видит.
— Отвлечемся немного от непосредственно школьной проблематики. В свое время книги Дейла Карнеги, плохо переведенные и напечатанные ротапринтом, изменили жизнь многих тысяч людей. Пожалуй, можно сказать, что они смягчили психологический климат в обществе. Есть ли сейчас такие книги, которые нужно прочитать, чтобы легче стало общаться с другими людьми?
— У меня с книгами Карнеги тоже связаны особые воспоминания. Они появились, когда я писал свою книгу "Человек среди людей" — первая советская книга, где шла речь о социальной психологии, обо всех этих делах. Карнеги я тогда не читал. Когда прочитал, то написал о ней, что она напоминает мне пособие для начинающего лицемера. Тут, конечно, сказалось мое прежнее советское воспитание, и все же в какой-то мере это так и есть. Речь идет в ней о том, чтобы показать человеку, как говорить с собеседником, от которого ты хочешь что-то получить и как ради этого строить с ним общение. Там есть огромное количество мудрых советов, и на фоне нашей общей психологической неграмотности такие книги нужны до сих пор. Когда я был в Соединенных Штатах у своих друзей-психологов, то спросил как-то, что они думают о Карнеги. Они недоуменно пожимали плечами, были очень удивлены, и я не понимал почему. Им такое имя было просто-напросто неизвестно! Зайдя на Бродвее в книжный магазин имени Шекспира, я понял почему: там была огромная стена из книг подобного рода. И они нужны, потому что дойти своим умом нелегко. Есть гениальные самоучки-композиторы, есть гениальные самоучки-художники, есть гениальные самоучки-психологи. Если бы к их таланту прибавить еще и минимальной психологической грамотности...
— А кого из достаточно известных людей вы могли бы назвать в качестве таких "гениальных психологов"?
— Очень сильно психологизированы действия человека, которого я очень не люблю и уважать оснований не имею. Это — Жириновский.
— Можно сказать, что он ведет себя психологически грамотно?
— Да, безусловно.
— Он самоучка или его обучили?
— Если его научили, то научили хорошо. Он ведет себя как харизматический лидер.
— А еще?
— Мастер общения, конечно, Леонид Якубович. Листьев общался прекрасно.
— Но это все те люди, которые обязаны общаться по роду деятельности. А еще?
— Ну, наш с вами общий добрый знакомый академик Владимир Петрович Зинченко. Очень крупный, выдающийся теоретик, и к тому же доброжелательный человек, который великолепно общается, настоящий психолог.
— А кто из известных психологов был плохим психологом в жизни?
— Мне бы не хотелось называть их имена.
— Но такие были?
— Были, были. Была такая женщина Софья Зейгарник. Живая легенда. Эта маленькая старушка была психологом-классиком. Она училась у другой знаменитости доктора Ильина, и открыла закон, который назвали ее именем: закон Зейгарник, смысл которого в том, что незавершенные типы запоминаются лучше, чем завершенные. Недолюбил, недосказал — все это помнится, а если прошел весь цикл — то и забыл.
— А какие вы сейчас видите образцы для молодежи?
— Наиболее популярный сейчас образец — отрицательный. Это то, что называют "новые русские", то, что когда-то осуждалось, считалось постыдным, потому что эгоизм или фанфаронство, которых раньше стеснялись, теперь выдаются за правило, за то, к чему следует стремиться. Они даже приобрели униформу: эти красные пиджаки, длиннополые пальто.
— Но это лишь униформа плюс материальное благополучие или же психологический тип?
— Это уже становится психологическим типом, для которого характерно пренебрежение к высоким нравственным ценностям. Говорил же кто-то: для циников есть цена, но нет ценностей. Вот так и здесь. Умение делать деньги, причем абсолютно не ограниченное какими-то рамками. Может быть, они появились потому, что с антиценностями, антиидеалами мы боролись ханжескими путями: самопожертвование и т.д., то есть то, что для обычного, нормального человека невозможно. В жизни есть место подвигу, я с этим согласен, но нельзя превращать жизнь в подвиг.
Есть у современной молодежи еще один пунктик — занятие публичной политической деятельностью. Это отстаивание чего-то, каких-то своих взглядов. Есть определенная прослойка молодежи, которая готова к лидерским позициям, готова к тому, чтобы взять на себя ответственность. Другое дело, что здесь тоже все надо очень хорошо продумать, какова у них внутренняя мотивация: они за других, потому что они не только за себя, или они только за себя, а другие — лишь средство.
Самое страшное, когда другой человек становится для лидера не целью, а средством. Знаете, я в последнее время у меня возникла концепция социально-психологической фантомной боли. Один такой пример-образ. Когда мы говорим, что существует фантомная боль? Например, ампутируют человеку руку, а кажется, что болит на этой руке палец. Внешнего органа уже нет, а вся внутренняя структура, которая им ведала, осталась. Вот представьте себе, кстати, почему я отношусь с осторожностью к Эрику Берну и другим: из-за понятия "социальная роль". Социальную роль я трактую несколько иначе. Это не то что человек на себя надевает, а то, что становится ролевым аспектом целостной личности. Это личность целиком, но взятая в определенном ракурсе. Для меня социальная роль имеет тоже сложную архитектонику: она имеет внутреннюю представленность, например, эмоциональные переживания этой роли, представленность когнитивную, а также имеет понимание, осознание этой роли выходит за человека — имеет ролевое поведение. Если мы это рассмотрим как рабочий орган этой роли, то что получается, когда человек лишается этой привычной для себя роли. Отрубили этот внешний орган, а все внутри осталось: в душе он еще по-прежнему тот, кем и был, когда он имел эту роль. Отсюда возникает огромное количество нервных срывов.
Владимир Лебедев и Алексей Леонов ссылаются, кстати, на меня в своей книжке о Достоевском, когда вспоминают о феномене Шахерезады. У каждой личности есть потребность выдавать информацию и получать ее. А понятие информированности личности есть еще и субъективная информативность, то есть способность одной личности быть источником нужной информации для другой. Неважно, что ты знаешь 50 языков: мне это не надо. Вот, кстати, одна из разгадок, почему учитель и ученик могут рассогласовываться. Учитель много знает, но ученику это не надо. У ученика не создана потребность именно в этих знаниях. Ему дают не то, что он хочет, не то, что ему надо. Он интересуется не трем. И вот авторы книги "Психология межпланетного полета" пишут об информационном истощении. Характерный синдром — очень высокие притязания: всемирная миссия, "Москва — третий Рим", "умом Россию не понять" и внутренняя неуверенность в себе. Этот феномен — очень высокие притязания и внутренняя неуверенность в себе — как раз и создает многие вещи, в том числе и ксенофобию. Ищут не просто врага, но и соперника.
— Олпорт говорил, что писатели гораздо больше психологи, чем сами психологи. Кто из писателей диктует психологически здоровый тип поведения?
— Конечно, писатели — это психологи. Хороший писатель всегда психолог, но он говорит совершенно другим языком. Они разнятся язык образов и язык и понятий. Происходит очень сложное перекодирование. Иногда из-за этого образ становится слишком плоски
— Зато более доступным.
— Конечно. Но есть и другой способ. В педагогических целях можно перекодировать язык понятий в язык образов. Это и мой излюбленный прием. Я очень часто научные понятия потом кодирую в виде художественного образа. Писатели и психологи работают с одними и теми же реалиями. Но если писатель стремится кого-то учить, то его художественное видение мира очень быстро заканчивается. Писатель может рассказать, а захочу ли я, читатель, у него научиться, — это уже дело мое.
— Раньше мы говорили, что цель личности — отдать себя коллективу класса, коллективу школы. Это ушло?
— Большая ошибка так думать. Раньше из моих книг вычеркивали слово "группа" и вставляли "коллектив", теперь — наоборот, вычеркивают "коллектив". Более того, понятие "коллектив" остается. Не надо его мистифицировать, не надо в него вкладывать идеологическое содержание, не надо превращать в дубину по отношению к ученику, что может быть связано с именем Макаренко. Хотя у Макаренко существенно противоречие между тем, что он писал, когда перестал быть действующим педагогом-воспитателем, и тем, что он делал реально. Приведу такой пример. Он везде писал, что не надо возиться с уединенной личностью, что надо воздействовать через коллектив. Тем самым на словах он торпедировал идею индивидуального подхода. На словах. А сам он был — как мы это видим из его документально-художественных произведений — мастером индивидуального подхода.
— У вас к Макаренко особое отношение?
— Можно быть коммунистом, можно быть фашистом и оставаться мастером индивидуального подхода. Во имя чего ты это делаешь — другой вопрос. Отдадим Макаренко должное. Но вернемся к понятию группы. Группа группе рознь. Группа, существующая как зарождающийся организм — это одно, а группа, просуществовавшая несколько лет, — это другое. Группа, которая занимает грабежами — одно, а та, что занимается социально признаваемой деятельностью, — это другое. То есть я хочу сказать, что элементы структурного развития, ценностного развития, элементы динамики, они должны быть как-то определены. Сегодня "коллектив" понимается как "группа на определенном уровне развития". Кстати, когда-то я придумал такую формулу: <<Понятие "группа" относится к понятию "коллектив" так, как понятие "индивидуальность" относится к понятию "личность">>. Для того чтобы обозначить уровень развития группы, все равно нужно будет ввести какое-то слово. Пусть это и будет слово "коллектив". Помните, в кинофильме "Цирк" выступает конферансье (или директор манежа) и говорит такую замечательную фразу: "Выступает артист Иванов с коллективом дрессированных хищников"? В общем, нельзя отказываться от этого понятия, потому что это уровень развития группы. Но хорошо бы молодой личности всегда оставаться личностью, в любой группе и в любом коллективе. Для этого вовсе не нужно подвигов. Пройти через рифы повседневного общения, оставаться человеком среди людей — не лучшая ли альтернатива надуманному подвигу?
